Мы потеряли вибриссы, но это может быть плюс, потому что показано между биохимией формирования вибрисс и биохимией развития мозга, есть хитроумная отрицательная связь, то есть когда формируются вибриссы, накладывается ограничения на развитие нервной системы. В чём это заключается, я вам не скажу, потому что я эту статью пытался понять, но я так и не понял, очень хитрая биохимия. Но как-то это работает. Наши предки уже сильно позже этого момента, окончательно потеряв вибриссы, получили возможность развивать нервную систему. Казалось бы, как оно связано? Но связано.

С другой стороны, усики у котиков как минимум прикольные. Если бы у нас они были, то ещё один орган чувств нам бы не помешал. Самое печальное – может быть мы потеряли плодовитость, потому что млекопитающие чаще всего рожают до фига детёнышей (грызуны, землеройки), а наши предки стали рожать немного, потому что лазали по деревьям. В этой относительной безопасности можно детёныша рожать сравнительно беспомощного, а потом долго и упорно его выращивать годами. Буквально-таки. У него получается очень длинное детство, продолжительность жизни и социализация растут. Из-за того, что детёныш изначально один, у него заранее чуть больше развит мозг (что приятно).

У крысы, рождается куча крысят, но у каждого из них мозгов с гулькин нос. Они и так маленькие, мозгов ни о чём, и живёт она полтора года. Получается, что грызуны и другие многие млекопитающие шансов на прокачку мозгов не имеют. Они туповаты от рождения и всегда такими останутся. Большая часть поведения у них прописана заранее в виде инстинктов, рефлексов. А у наших предков, если есть возможность заранее большой мозг ещё потом долго-долго загружать информацией, можно загрузить разной информацией, то есть получается обучение. Инстинкты и рефлексы становятся неактуальными, и у человека исчезают практически.

Зато появляется возможность приспособиться к любым непредсказуемым условиям среды, что у человека достигает идеального сочетания, то есть мы идеального развития и можем приспособиться к чему угодно и научиться многому (говорить на другом языке, на языке жестов без всякого звука, на компьютере писать, в космос летать, любой профессии и всему, что можно придумать). Это итог нашей древесности и не сильно большой плодовитости. С “Р” стратегии размножения, когда много-много детёнышей, но все дохнут, а двое остаются, мы перешли на “К” стратегию размножения (для запоминания “К” – крутая), когда рождается один-два детёныша, зато выживают и до старости живут; а мозг, социализация прокачиваются и развиваются.

Источник: https://www.youtube.com/

Тогда же, примерно, на протяжении эоцена возникают не только противники, но и конкуренты, в частности, летучие мыши и грызуны. Тем более, что это время очень хорошее, тёплое. В эоцене температуры становятся зашибись какие хорошие. В антарктической Канаде на острове Эосмер росли тропические широколиственные леса, при том, что это было Заполярье и была полярная ночь, но при этом широколиственные леса с крокодилами, черепахами и кучей другой фауны. Огромное количество деревьев по всей планете. Мир-лес практически. Всё заросло тропическими лесами. По сравнению с современным уровнем, разница на четырнадцать градусов (сумасшедшее дело). Вот сейчас говорят: “Глобальное потепление, глобальное потепление. На пол градуса выросла температура”. А здесь на четырнадцать градусов. В этих густых лесах, во-первых, хватало кучи еды (уже приятно), а, во-вторых, что неприятно, появились конкуренты.

Но они дали нам очень важные ограничения, потому что наши предки, первые приматы, болтались, как я уже сказал, на верхних ветках деревьев, и у них всё время был выбор – либо ещё дальше улететь в космос (подняться в воздух для начала), либо спуститься на землю обратно. Но они с эоцена не могли это сделать, потому что раньше нас в воздух поднялись летучие мыши, и экологическую нишу заняли. Приматы это сделать не могли, потому что шерстокрылые появились (родственники приматов), но это планёры, и успешными никогда не были. Были до летучих мышей, но потом стухли.

На землю наши предки не могли спуститься, потому что на земле появились грызуны, “изобрели” очень крутой жевательный аппарат (мудрёный, с хитрыми мыслями) и смогли приспособиться к перевариванию, жеванию сухих растительных кормов (орехов, семян) – того, что при маленьких размерах тела есть очень трудно, потому что надо иметь или длинный кишечный тракт (тогда становишься большим копытным животным), либо не получается, или обмен веществ надо иметь маленький, как у черепахи. У них обмен высокий, размер маленький и питаются сухими трудноперевариваемыми растительными кормами.

Источник: https://web-kapiche.ru/695-eocen.html

За счёт жевательного аппарата, постоянно растущих резцов – зубы без конца растут – жуют, жуют, жуют. Вот почему они называются грызунами. Они не пускали наших предков на сушу, землю обратно с деревьев. И очень хорошо, потому что, если бы спустились, были бы приматы аналогом наземных животных и слишком рано спустились, разумными бы не стали. Улетели бы – тоже разумными не стали, потому что, если летать, то большой мозг иметь противопоказано, потому что голова будет перевешивать.

С большим мозгом не улетишь. Хотя рукокрылые по-своему это уже решали – они социальные, обучение у них хорошо поставлено, не так всё у них плохо, взаимовыручка была, взаимопомощь (у вампиров особенно). Приматы так навеки и зависли между небом и землёй, ни то, ни сё. Это дало им шанс на развитие.

Тут же появляются первые обезьяны в виде амомисовых архицернусов и, в последующем, нормальных обезьян, например, эосимиас (одна из первых обезьян, сорок пять миллионов лет назад), архицебус (пятьдесят шесть миллионов лет назад в Китае; эосимиас там же). Они под влиянием хищников, их конкурентов, стали увеличиваться в размерах, переходить на дневной образ жизни и на питание растениями в основном, нежели насекомыми. Насекомоядность в значительной степени стали терять. По той причине, что стали крупнее.

Появляются новые хищники, а от них можно избавиться, увеличившись в размерах (если ты большой, то маленький хищник тебя не тронет). Но крупному животному гоняться за насекомыми не очень выгодно, потому что на поимку насекомого потратишь больше сил, нежели энергии от него получишь. Есть граница Кайя – пол кило (пятьсот грамм), то есть, если зверюшка меньше, ей выгоднее быть насекомоядной, если она больше – фруктоядной или растительноядной (если не хищник, а наши предки хищниками не были).

Они переходят на питание фруктами, что мы знаем по строению зубов, например, челюстей и всего остального. Но распрощались мы с идеей полёта, и, став окончательными древолазами бодрыми, мы потеряли коготочки и приобрели, с одной стороны, противопоставленный большой палец. Потому что, если довольно крупное и тяжёлое существо далеко прыгает, оно шмякается об ветку и его запросто может отбросить, ему лучше захватить ветку, зацепиться противопоставленным пальцем. Но не противопоставленные цепкие лапки, как у тупайи или плезиреписа, мы потеряли. Коготочков у нас больше нет, у нас теперь ноготочки. В каком-то смысле – это потеря, а в каком-то – приобретение. Диалектика.

Источник: https://www.youtube.com/

Процесс шёл дальше, и в олигоцене всё стало печально, потому что, во-первых, климат снова начинает ухудшаться. Становится холоднее, холоднее и холоднее. В это время Антарктида покрывается льдами впервые, а в Евразии появляются кошки. Самая древняя внятная кошка – проаилурус. Это было великое гадство, потому что кошки с самого начала возникли как специализированные хищники на птиц, грызунов и приматов. Это те сволочи, которые предназначены нас жрать, а мы мясо для них. Очень неприятно быть мясом. Им это здорово, но нашим предкам было очень нехорошо.

С этого момента, как только появляются уже не просто древесные хищники, а бодрые древесные хищники, которые сами очень попрыгучие. Кошки сигают – страшное дело, даже мелкие. А проаилурус был побольше современной кошки. Когда они научились прыгать не хуже наших предков, большинство наших предков на этом месте исчезли. Адаписовые, плезиоадаписовые и куча примитивных приматов на этом месте вымирают.

Появляются обезьяны уже более совершенные, в том числе узконосые, в частности, сааданиус, а спустя пару миллионов лет – мартышкообразные и человекообразные. Тут приматы реализовали две альтернативные версии приспособленияк этой напасти злобной. Потому что, с одной стороны, мартышкообразные стали сравнительно мелкими и более быстрыми – стали ещё быстрее прыгать по веткам. Это классно. Но так они до сих пор прыгают по веткам. А вторые стали увеличиваться в размерах, потому что пока хищник маленький, становишься большим, и хищник тебя не трогает. Всё очень хорошо. Появляются человекообразные. Но из-за того, что они стали крупными и тяжеловесными, возникли проблемы с прыжками, то есть уже так здорово прыгать, как мартышки, мы не можем по веткам. Из этого ценность хвоста как балансира пропадает, хвост укорачивается. Хвост цепкий мы теряем. Больше его нет.

А широконосые обезьяны в Южной Америке его ещё лучше усовершенствовали с того момента. Он у них теперь хватательный, работает как пятая рука фактически. На конце хвоста у них есть папиллярные узоры, как у нас на кончиках пальцев, который заодно показывает зачем узоры нужны, потому что они нужны для увеличения сцепления с поверхностью, чтобы не соскальзывать с веток, и для того, чтобы чувствительность увеличивалась (в сто раз увеличивается за счёт папиллярных узоров).

У них это есть, они хвостом могут что-то брать и поднимать, а мы не можем. Печаль. Иногда помогало бы, чтобы я хвостом держал микрофон, а двумя руками размахивал, а так мне приходится то одной, то второй. Хвостом можно было бы махать (тоже прикольно), но теперь у нас этого нет. Стали менее подвижны, потому что стали шире и по веткам более осторожно передвигаться на четвереньках.

Примерно можно на макаку современную посмотреть, чтобы прикинуть как они это делали. Исчезает подшёрсток у ранних узконосых обезьян. До этого момента, пока они были маленькими зверушками, подшёрсток был актуален даже в тропиках, потому что ночью может быть в тропиках холодно. Температура падает, подшёрсток согревает. Зверушка теплокровная, много энергии тратит и может замёрзнуть даже в тропическом климате.

Но, когда они стали размером хотя бы пять, десять, пятнадцать килограмм, некоторые ранние человекообразные и до шестидесяти доходили, подшёрсток становится неактуальным. Тропики, но хотя похолодание, я говорил, но это по их меркам похолодание, по нашим – нам мечтать остаётся. Всё. Подшёрстка нет.

Это нам аукнулось, реально потеря, когда наши предки уже сильно позже, о чём я сейчас скажу, выселились из Африки. Сейчас в зале прохладненько и на улице тоже не лето. Лето тоже было так себе. Поэтому подшёрсток бы не помешал. В итоге мы изобрели, конечно, одежду, печки, нынче не работающие в этом зале, но это была компенсация потом, а подшёрстка всё нет и больше его, видимо, не будет, если мы его генетически заново не включим.

 

Слоны, носороги и саванны (олигоцен и миоцен, 33,9-5,333 миллиона лет назад)Далее. На протяжении того же олигоцена и последующего миоцена мало того, что климат становился все холоднее и суше, так ещё появляется новая фауна. Возникают слонопотамы: слоны, носороги. В том числе гигантские, которые большие, крупнокалиберные, начинают много жрать и очень много гадить.

Своим существованием активным они создают саванны. То есть когда много-много слонов на протяжении тысячелетий, миллионов лет жрут и гадят, гадят и жрут, жрут-жрут и гадят, любой лес станет саванной. Это гораздо быстрее происходит, что известно из опыта современных африканских заповедников. Когда в них появляется очень много слонов, заповедник становится пустыней, потому что они всё сжирают. Если слонов, наоборот, всех истребить, то всё со страшной силой зарастает кустами и деревьями, и получается лес, потому что слонов нет. Не только это к слонам относится.

Ещё в царские, ранние советские времена создавались степные заповедники на югах – Аскания-Нова. Была идея восстановить первую экосистему – уберём хозяйственную деятельность человека с концами. Прогнали всех крестьян, запретили пасти скот, и всё тут же заросло лесом. Никакого степного заповедника не получилось, потому что старых копытных (тарпанов, туров) давно истребили, а коров пасти запретили, и всё-всё заросло.

Пришлось возвращать обратно крестьян и просить их: “Пасите, пожалуйста, коров, чтобы они сожрали все кусты и получилось нормальная степь”. Или надо заселять антилоп гну. Там без крестьян справлялись.

Возникают саванны, особенно во второй половине миоцена, которые стали нашим домом. Не вдруг и не сразу, но про запас появился экотоп (биотоп), который стал нашим домом. Наши предки на протяжении миоцена и самого конца олигоцена – это проконсулы – приматы, которые ещё на землю не особо стремились, лазали по деревьям, но всё толще, больше и вначале ходили на четвереньках.

Потом стали переходить к вертикальному лазанию, потому что, когда зверушка большая, то ходить на четвереньках по горизонтальным ветвям проблематично – она падает вбок. Поэтому они стали более вертикально ориентироваться. Это было одновременно при адаптации к прямохождению.

Конкретного проконсула ещё не было, а чуть попозже было. Лихо прыгать по ветвям на огромное расстояние мы с тех пор уже не можем. Самый попрыгучий человек любой мелкой обезьянке уступает в разы, то есть если капуцин сигает, скачет и не падает, а мы так уже не можем. Это жаль. Поэтому люди периодически, если на деревья залезают, то оттуда же падают.

Источник: https://www.youtube.com/

В последующем на протяжении миоцена и наступающего плиоцена климат продолжает падать, при чём резко. Температуры поползли вниз бодренько, в немалой степени потому, что в это время Индия наконец доплыла до Азии (до этого момента она гребла по морю Тетис), “воткнулась” наконец-то в Азию, стала сминать её, и появились Гималаи.

Они вознеслись до небес выше облаков, перегородили воздушные потоки. Морские потоки тоже изменились, потому что положение континентов поменялось. Климат в Африке и не только в ней, но для нас она важна, стал меняться в сторону похолодания. Стал более континентальным. Это усилило возникновение саванн, то есть леса стали со страшной силой исчезать, появляться саванны. Нашим предкам не оставалось ничего другого, как выйти в саванны.

Один из первых бедолаг, которые с деревьев слезали, ардипитек, при том, что конкретно про него мы знаем, что у них питание было сугубо древесным, то есть они питались только в лесу. Но уже в строении скелета, ног, таза, основания черепа, – признаки приспособления к прямохождению есть. Они всё ещё пытались жить в лесу, но от леса до леса надо уже было идти по открытому месту. Развилось прямохождение – своды стопы, таз более-менее квадратный. А в саванне их ждали кошки, которые к этому моменту уже прочно освоили Африку, где шла наша эволюция.

Появляются твари крупного масштаба (не то, как были проаилурус некрупные), а здесь нормальные звери как непроизносимый локотуняилурус. Они начинают наших предков гонять. Но не только кошки, а и первые гиены. Предкам было не очень, а выживать в этих условиях можно было только будучи хорошо сплочёнными и хорошо организованными. Если кто-то не был хорошо организован и сплочён, его съедали, если они друг другу не помогали. Когда друг другу помогали, они выживали. Самки должны были заботиться о детёнышах всё лучше и лучше.

Кстати, это был один из поводов стать на две ноги, чтобы детёныша таскать на руках. А самцы должны были их защищать и жратву им таскать в руках может, потому что во рту таскать еду несподручно, но, если в рот что-то положить, уже оттуда не вытащить никак. Поэтому руки начинают тоже бурно эволюционировать, но у них они еще были так себе, древесные по форме. Орудийной деятельности никакой ещё мы не наблюдаем в археологическом виде. Но они становились всё человечнее и добрее в буквальном смысле, что мы видим по размерам клыков, – они стали уменьшаться, челюсть – укорачиваться прогрессивными темпами.

Древолазание и длинную шерсть в этот момент мы потеряли. Длинную шерсть, потому что в саванне она неактуальна. В лесу она нужна для нескольких вещей, во-первых, от дождя, потому что тропический дождевой лес неспроста дождевым называется, и длинная шерсть защищает от дождя, к тому же к шерсти очень здорово прицепляются детёныши, которые за неё цепляются. В саванне длинная шерсть невыгодна, но можно и с ней (павианы мохнатые).

Наши предки выбрали экологическую стратегию жизни в середине дня активности – дневной хищник. Там очень жарко – солнце шпарит сверху, никакой тени нет, открытое место. Проблему перегрева можно решать, во-первых, вертикальным положениям, потому что нагревается только макушка и плечи, а, во-вторых, потоотделением. Но если активно потеть, сбрасывая тепло лишнее, то невыгодно иметь длинную шерсть, потому что она от пота намокнет и будет не очень здорово ночью, когда висишь весь мокрый, вспотевший, а потом температура на двадцать градусов упала и дуба можно дать. В лесу она так быстро не падает.

Но если шерсть уменьшается, то с детишками проблема, потому что их не на чем таскать, хотя рефлекс хватательный у любого детишки до сих пор есть. На голове не утащишь, а на теле шерсти нет. Надо таскать на руках – еще один повод стать на две ноги. Совокупность всего этого, вместе взятого, и предшествующей жизни на деревьях, как я уже говорил, вертикального лазания из-за увеличенных размеров из-за тех же кошек, привели к тому, что наши предки стали на две ноги и пошли в разные стороны по Африке.

Источник: https://www.youtube.com/

На протяжении плиоцена и начала плейстоцена климат продолжал ухудшаться. Заросли густые кустарниковые, облиственные становились всё более прилежными. Мегафауна потихонечку исчезает (мегалотрагусы, огромное количество свиней). Вся эта радость копытная пропадает, а вслед за ними и гигантские хищники. В некоторый момент возникают, но потом, слава Богу, исчезают еще и конкуренты – гигантские гелады огромного размера, которые занимали ровно ту же самую фактически экологическую нишу, что и наши предки. И наших предков в какой-то момент-таки победили.

Большинство австралопитеков, ранее возникших, на этом месте исчезают, а те, которые исчезать не хотели, пошли разными путями. Парантропы – это свой вариант. А наши предки стали homo, и заняли экологическую нишу вымерших крупных хищников, потому что, когда хищники предыдущие исчезли, а новые еще не появились, появилась маленькая возможность эту экологическую нишу занять.

Наши предки, которые до этого были вегетарианцами, стали всеядными (слава Богу, хотя бы не хищниками, а то опять бы застряли в маленькой, узкой нише). Стали жрать всё подряд, в том числе мясо. Но для того, чтобы мясо соскабливать с костей и “уговорить” животное, чтобы оно стало мясом, а не зверью, стали использовать орудия труда и сделать чопперы – здоровенные булыжники, которые мы археологически обнаруживаем.

Со времени примерно два с половиной миллиона лет назад мы находим и каменные орудия труда, и кости со следами разделки, и на черепах (которые у нас два с половиной миллиона нет, но два и два миллиона лет есть череп красивый) мозг начинает со страшной силой расти. Совокупные изменения фауны, конкуренция с геладами и в начале появления, а потом исчезновения крупных хищников, дали развитие нашего головного мозга. Наши предки преодолели мозговой рубикон, окончательно стали наземными, распрощались с последними остатками древесности в своей форме тела, что не всегда было так здорово.

Скелет австралопитека афарского был найден ещё в семидесятом году. Недавно его переисследовали, и оказалось, что он весь переломанный очень жёстко. Этот австралопитек грохнулся с дерева и убился. Был восстановлен по костям, как он падал: нога, таз, рука, челюсть хрусь пополам. Статья – праздник – долгое-долгое перечисление, что он себе переломал. И он такой не один, что характерно, был, потому что с того момента, как наши предки слезли-таки с дерева, наша стопа перестала быть древесной, а для древолазания форма стопы актуальнее, чем форма руки.

Рука стала трудовой – стала нашей современной, приспособленной для изготовления орудий труда. Мы стали людьми.

Источник: https://www.youtube.com/

В то же самое время за пределами Африки потихонечку готовилась наша экологическая ниша силами сереньких, маленьких тружеников – полёвок, которые не только полёвки, но онив особенности, появляются примерно в это время в современном состоянии и начинают со страшной силой жрать растения – разгрызать семена, корешки и так далее, вместе с похолоданием и осушением климата синхронно превращать леса в степи.

Возникает биотоп как луговые степи евразийские, в которые потом наши предки чудесно переселились, поскольку в Африке жили в саванне. В Евразии, когда они туда мигрировали из Африки, встретили ту же самую степь с вариациями. Но полёвочки нам территорию подготовили.

Люди расселяются по Евразии до Индонезии в одну сторону и до Британии в другую. Поначалу только вдоль тропического климата. Сильно на север они старались не лезть. Но два миллиона лет назад – череп из Маниси – они расселились. А дальше лучше. Но беззаботная жизнь в богатом тропическом климате в тропическом лесу для большинства населения пропала и стала прошлым. Некоторые до сих пор там живут и прекрасно себя чувствуют, но это кому повезло остаться в своей родной стихии, а большинство пошли мыкать горе где-то по этим евразийским просторам. В процессе расселения они что-то и получали.

Присоединяйтесь к нашей рассылке

Подписавшись на нашу рассылку, вы сможете получать уведомления о выходе новых статей с информацией о работах Станислава Дробышевского, открытиях в палеонтологии и антропологии, выступлениях, лекциях и видео.